В этом ключе мы защищали



В этом ключе мы защищали свои дипломы и в этом ключе мы ведем экспериментальную работу почти десять лет.
Культурно-историческая психология зарождалась в Советской России как противопоставление марксистской психологии, пси­хологии буржуазной. Основателем ее считается Лев Выготский, а ближайшими сподвижниками — виднейшие советские психоло­ги Лурия и Леонтьев. На самом деле культурно-историческая школа Выготского была лишь вторым рождением культурно-ис­торической психологии в России, потому что первый раз она была заявлена Константином Кавелиным еще в семидесятых годах прошлого века. Тогда же и была не понята и затравлена передо­вой революционно-демократической интеллигенцией во главе с «Современником» и Сеченовым, предпочитавшей естественно­научный подход. Культурная психология, созданная Кавелиным, не имела почти никакого продолжения.
Так что школу Выготского—Лурии вполне можно рассматри­вать как самостоятельную школу, рожденную требованиями вре­мени. И как бы отрицательно ни относились мы сейчас к марк­сизму, именно его культурно-исторический подход, бесспорно, являлся шагом вперед в психологии. Александр Лурия провел первые полевые КИ-психологические (КИ — так мы сокращаем «культурно-исторический») исследования еще в 1931 году, на год раньше Маргарет Мид, чье исследование анимистического мышления стало классикой антропологии.
Постепенно культурно-историческая психология перерастала стадию сбора материала или описания и становилась наукой эк­спериментальной. По крайней мере, последние десятилетия, по­чти полностью исчезнув в России, она развивалась в этом направ­лении в Америке. Это видно из трудов ученика Лурии и признанного лидера современной культурно-исторической школы психологии Майкла Коула. По сути, Коул внес раскол в современную психо­логию, заявив право на существование не естественнонаучного, а гуманитарного направления в этой науке. Можно считать, что это третье возрождение культурно-исторической психологии.
Почему КИ-психология то рождается, то гибнет, а потом рождается вновь? Гибнет она, наверное, в первую очередь из-за противодействия академической науки, которая является отнюдь не братством искателей истины, а огромным сообществом лю­дей, занимающим в государстве очень значимое место и бью­щимся за то, чтобы это место удержать. Иначе говоря, современ­ная наука — это предприятие экономическое и политическое. И разлад в своих рядах оно считает так же недопустимым, как и любая партия. Кто-кто, а уж мы, русские, имели перед глазами немало примеров подобных проявлений науки как сообщества. Судьбы Кавелина и Выготского достаточно красноречивы, хотя их вполне можно считать благополучными.
Но политическая сторона научной деятельности, пожалуй, не самое страшное в науке. Психология самих людей, ученых, общества — это гораздо более сильное препятствие. Новое не принимается и затравливается самими людьми, к которым оно обращено, пока вдруг не сменится мода. Мода... Этому нужно бы посвятить отдельное КИ-психологическое исследование.
Мы начинали свои экспериментальные работы задолго до того, как узнали о работах Коула. Это мы потом поняли, что они являются КИ-психологическими. А вначале мы просто отбросили все ограничения и обязательные требования и с головой оку­нулись в исследования. Мы хотели иметь объяснения. Мы были как дети, и оправдания академической психологии, что она на­ука лишь описательная, нас не устраивали. Заявилась наукой обо мне, изволь объяснить, почему мне так плохо! И почему я такой!

Содержание раздела